— Какая разница? — вопрошал долговязый тощий человек с белым шрамом на лбу от удара мечом. — Всякий, кто мне дает пить бесплатно за его здоровье, да еще горсть сестерциев в придачу, пусть его будет императором — мне все одно. — Он смачно сплюнул в жаровню. — Только на сей раз горсть должна быть побольше и получить ее я хочу побыстрее.
— Императоров больно много развелось, вот в чем беда. И главное, все разом, — вступил в разговор унылого вида субъект в зеленоватой тунике, явно моряк с разведывательных галер. — А что коли двум другим придется не по нраву божественный Аллект в пурпуре? Вдруг цезарь Констанций возьмет да свалится нам на голову в один прекрасный день?
Первый, со шрамом, хлебнул еще раз и — вытер рот тыльной стороной руки.
— Цезарю Констанцию и без того делов хватает. Каждый дурак знает — племена вдоль Рейнского Вала зашевелились, как червивый сыр.
— Может, ты прав, а может, и нет, — мрачно возразил пессимист. — Я служил под его началом. У него хоть и физиономия с кулак, зато он лучший вояка в этой старой, выдохшейся империи. Нисколько не удивлюсь, если он сперва утихомирит германцев, а потом явится усмирять нас.
— Пусть только явится! — угрожающе взревел со шрамом. — Пусть попробует! Это я вам говорю! Мы утерли нос императору Максимиану, когда он к нам сунулся, и, клянусь, утрем нос его щенку! — Он пошатнулся, с трудом удержался на ногах и поманил пальцем хозяина: — Эй, Ульпий! Еще вина!
— Когда мы утирали нос императору Максимиану, мы дрались с огоньком, живота своего не жалели, — заговорил третий, да так остервенело, что слова его прозвучали как лязг клинков. — А теперь все не то.
— Ты за свой живот говори! — крикнул кто-то, и все захохотали.
— А я и говорю. Объелся я нашими подвигами! Тошнит от них.
Человек со шрамом, получивший наконец еще вина, круто развернулся к нему:
— Ты же вместе со всеми орал, когда новому императору присягали!
— Ну и орал вместе с вами, собаки, орал! Да, я приносил присягу, клянусь Юпитером Громовержцем, приносил! Ну и что с того? Много ли стоит моя присяга? А твоячего стоит, приятель? — Он погрозил пальцем своему противнику со шрамом, глаза его ярко блестели в свете качающегося фонаря. Кто-то из компании сделал попытку остановить его, но он только пуще повысил голос: — Да будь я Аллектом, я бы ни на грош нам не поверил ни легионам, ни флоту. Ведь случись что, мы точно так же будем приветствовать завтра другого императора. А какой прок от армии и флота, которым нельзя доверять, когда дело дойдет до войны? А? Да не больше проку, чем от императора, которому ни на грош доверять нельзя.
— Уймись, дурень! — попытался угомонить его хозяин трактира. — Ты сейчас пьян, сам не соображаешь, что несешь. Иди в казармы, проспись!
— Конечно, хочешь отделаться от меня, боишься за свою поганую лавчонку. — Тон его стал откровенно издевательским, он закусил удила. — Ф-фу! Ну и страна! Мне бы в темный уголок трюма на любом судне, какое поплывет к тому берегу, — я не то что в казармы, я в Галлию уберусь! Прямо сегодня, и оглядываться не стану! А сейчас я еще выпью.
— Нет, приятель, не выпьешь, — заявил владелец трактира. — Ты сию минуту уберешься в казармы.
К этому моменту тишина, наступившая было вокруг, начала прерываться угрожающими возгласами, к компании моряков начали подступать люди; со звоном упала чья-то чаша и покатилась по полу; и Юстин, который с мучительным вниманием прислушивался к происходящему, ибо впервые слышал, что говорят сами легионеры о смене императора, вдруг осознал, что маленький сборщик налогов нагнулся к ним и шепчет:
— Лучше уйти поскорей.
— Почему? — неуступчиво спросил Флавий.
— Потому что человек, который сидел у самой двери, только что выскользнул наружу, и теперь в любой момент жди неприятностей. И неприятности коснутся всех. — Он виновато улыбнулся, прикрывшись пухлой рукой: — Неблагоразумно ввязываться в такие дела, особенно если, хм… если у тебя есть что скрывать от патруля.
Глава 10. «Береника» отплывает в Галлию
Взгляд Юстина, скользнув по лицу незнакомца, остановился на Флавии. Его сородич, полуобернувшись, с хмурой тревогой смотрел на маленького сборщика налогов. Потом он молча поднялся и, порывшись за поясом, выложил на стол монеты.
Юстин тоже встал — рука его непроизвольно потянулась к ящику с инструментами, висевшему сбоку на ремне. Глаза юношей встретились, и они вопрошающе посмотрели друг на друга. Флавий с недоумением пожал плечами и направился к двери, ведущей на берег. Но сборщик податей энергично замотал головой:
— Нет, нет, вот сюда. Так будет гораздо лучше. — Он открыл еще одну дверь, совсем возле них, — она так глубоко пряталась в тени, что поначалу они ее не заметили. Но едва они переступили порог, как сзади раздался чей-то яростный рев и грохот падающего стола. Шаткая дверь неслышно прикрылась за беглецами, и шум сразу заглох.
Теперь они шли по какому-то коридору и мгновение спустя, когда за ними закрылась еще одна дверь, оказались на узкой улочке, конце которой тускло светилась гавань. Улочка была пустынная, темная и совершенно безмолвная, если не считать шелеста ветра, гоняющего по ней мусор взад и вперед.
Флавий остановился посреди безлюдной мостовой.
— Ну а теперь скажи, откуда ты взял, будто мы что-то хотим утаить от патруля? — вполголоса спросил он.
— Милый юноша, ты полагаешь, открытая улица подходящее место для такого разговора? — разумно заметил их спутник.
— Ну а тогда где же это место?
— Я собирался… хм… Я хотел просить вас пойти ко мне домой.
На миг воцарилось удивленное молчание, затем Флавий спросил:
— Послушай, ты можешь нам толково объяснить, почему мы должны доверять тебе? А тем более если хотим что-то скрыть?
— Боюсь, что нет. Положение крайне щекотливое, крайне щекотливое… но уверяю вас, вы можете на меня рассчитывать.
Сборщик податей сказал это настолько искренне и выглядел таким огорченным, что они невольно поверили ему.
— Ну раз ты так говоришь… — Флавий неожиданно для себя самого рассмеялся. Они двинулись дальше по улице, пухлый коротышка рысцой бежал впереди. Закутанный с головой в плащ, он показался Юстину похожим на огромный бледный кокон. А может, они просто доверчивые болваны?.. Нет! Все-таки нет — у него было ощущение, что этот маленький чудак их не обманывает. Когда они спускались по узкой тропинке к берегу, налетевший порыв ветра донес до их слуха быстрый топот подкованных сандалий стражников, спешивших в сторону винной лавки.
— Идут! — встревоженно сказал Юстин. — Неужели ничем нельзя помочь тому бедняге? Ужасно, что мы его бросили. Кокон на бегу поглядел на него через пухлое плечо:
— Бросили? Нет, нет, мы его не бросили, ты не беспокойся. — И он нырнул в какой-то проулок.
Юстин уже окончательно утратил представление о том, куда они идут, как вдруг перед ним возник тупичок, в конце которого они увидели дверь в глухой высокой стене.
— Прошу прощения, но вынужден впустить вас через черный ход, — сказал сборщик налогов, отворяя дверь. — Я и сам обычно хожу этим путем: здесь не так-то просто подглядеть. А мои соседи, хм… очень склонны подглядывать. — С этими словами он провел их в узкий двор.
Из-за туч выглянула луна и осветила беленные известью стены, колодец посреди двора и деревцо рядом с ним.
— Это мой садик, — застенчиво сказал он. — Тут всего одна яблонька, но она особенная. — Заложив руки за спину, он продолжал: — По-моему, с яблоней… хм… ни одно дерево не сравнится. «Яблоня, звенящая, золотая…» Вы читали Еврипида?
Продолжая что-то тихо бормотать себе под нос, он направился к двери в другом конце дворика и, открыв ее, повел их куда-то в темноту, приятно пахнущую обжитым теплом. — Вот мы и дома. Люблю возвращаться под вечер домой. Это кухня. Пожалуйста, проходите прямо в мою парадную комнату. Смотрите, Майрон оставил нам огонь в жаровне. Замечательный, просто замечательный огонь!